#3 Конец Шарлоттенбурга

Дима Вачедин рассказывает, как полюбил свой район — после того, как на него обрушились все небесные кары.

Шарлоттенбург до 1920 года был отдельным, небольшим и благополучным городом, расположенным между двумя лесами — Тиргартеном с одной стороны и Груневальдом с другой. Леса давали свежий воздух и отделяли нас, его жителей, от Берлина, а значит — от проблем. В 1905 году тут построили новое здание мэрии — шарлоттенбургскую ратушу с 90-метровой башней в модном тогда стиле югендстиль, в которой, ничего не меняя, можно снимать фильм из вселенной Гарри Поттера.

У нас есть свои Елисейские поля — бульвар Курфюрстендам, по которому можно фланировать, пока не упрешься в лес с озерами. Вообще, куда бы ты тут ни пошел — упрешься в лес или озеро. Гитлер планировал снести Шарлоттенбург и построить на его месте столицу Рейха под названием Германия, но буквально первое построенное здание — Военный институт — на всякий случай засыпали руинами разрушенных в войну домов — получилась рукотворная гора Тойфельсберг.

Я говорю «мы», потому что лет двенадцать назад переехал в Шарлоттенбург из Пренцлауэр-Берга — задолбался тратить лишние 15 минут на дорогу в потсдамскую киношколу, где тогда учился. Мы тогда легко переезжали по самым пустяковым поводам: город был забит дешевым жильем, и казалось, что так будет всегда. Буквально через пару месяцев всё изменилось — в какой квартире тебя застал жилищный кризис, в той ты и живешь. Я плачу за свою квартиру столько, что иногда кажется, будто я здесь и умру — переезжать нет никакого экономического смысла, можно только потерять.

Чтобы сделать картину более объемной, придется признать: я никогда не любил свой район. Я научился пользоваться его достоинствами — лесами, озерами, удаленностью от остального Берлина с его проблемами, секондом, куда старики приносят свои шерстяные пальто, маленьким итальянским ресторанчиком, где аррабиата до сих пор стоит 7 евро, магазином чая в моем доме, где продавщица много лет знает мои вкусы. Даже ламинат, который я получил в наследство от предыдущего жильца (вы знаете эту странную немецкую систему, где пол принадлежит съемщику), пережил свой 15-летний цикл и снова в моде. Но при этом я все равно ворчал, что мне в Шарлоттенбурге скучно.

Лет пять назад, устав от этой внутренней шизофрении, я спросил себя: Дима, ты живешь в Шарлоттенбурге, и тебе хорошо — какого черта ты ворчишь? В тот момент я как раз шел мимо Никольского сада в Петербурге (тогда мне еще можно было туда ездить), то есть по району Коломна, где вырос, — и всё понял. Шарлоттенбург совсем не похож на Коломну, но ширина улиц и высота домов примерно одинаковы: много воды, кое-где встречаются деревья. Если прищуриться и пристально не всматриваться — напоминает. Мне хорошо в Шарлоттенбурге, потому что я живу в той геометрии, к которой привык в детстве. Когда я это понял и принял, стало немного легче, хотя ругать Шарлоттенбург я не перестал.

Божьи кары начали сыпаться на наш район в конце февраля. Классические немецкие кары — без Годзиллы, которая топчет дома, но, может быть, дойдет и до нее.

Сначала наш спокойный район разбередила новость о переделке огромного пустующего офисного здания на тихой улице под общежитие для беженцев. В этой новости всё казалось неправильным — масштаб (полторы тысячи новых человек на улице, где только недавно начали закрывать двери на ключ, — такая тут была идиллия), стоимость, бессмысленность переделки. В этом каменном «алькатрасе» уютно все равно не будет. Несмотря на протесты местных жителей, Сенат проголосовал за проект.

Через пару месяцев «внезапно» начала разрастаться трещина в опоре моста на автобане, за которой давно следили. И оказалось, что этот мост между двумя автобанами — ключевая точка во всем районном скелете. Если туда надавить — скелет падает, как упал весь район вокруг станции Westend. Движение по мосту перекрыли, машины хлынули на тихие шарлоттенбургские улицы, которые встали в пробке. После этого немедленно закрыли несколько станций кольцевой железной дороги, включая мой Westend, через который даже не пустили автобусный замещающий маршрут. Ведь мы все равно прокляты — зачем нам.

Падение произошло стремительно. Еще вчера я был преуспевающим жителем Берлина «внутри кольца», сегодня я обитатель проклятого района, откуда не уехать и куда не приехать. Единственное, что более или менее нормально продолжило работу, — это метро. Стоит ли говорить, что единственная станция метро неподалеку — это та самая станция, на которой сириец на выходных зарезал немца кухонным ножом, потому что двое незнакомых мужчин что-то не поделили, столкнувшись плечами в давке (давка в метро — из-за закрытия железной дороги).

Убийца вышел из метро и, как был — с ножом в руке и в окровавленной одежде — побежал по направлению к моему дому. Его застрелили в двухстах метрах от меня, возле био-булочной, где я по воскресеньям покупаю хлеб.

Обитатели моего района, за жизнью которых я слежу уже второе десятилетие, приутихли и попрятались — благородная испанская женщина из чайного магазина, польский продавец булочек, старики из дома престарелых, на который выходят мои окна (его, кстати, тоже разгоняют — в нем возникнет элитное жилье). Что происходит? Мы как Иисус почему-то страдаем за грехи всего города? У кого-то херовая карма?

Ясно одно — еще никогда я не чувствовал такой связи со своим районом. Еще никогда я не чувствовал себя настолько шарлоттенбуржцем. Теперь я не испытываю сомнений. Шарлоттенбург, я тебя не брошу. Мы будем вместе — в горе и в радости.

Ich bin ein Charlottenburger. Пошли все в жопу. Это мой район.