#4 Rossiya, открыто по воскресеньям

Дима Вачедин — о том, как живут берлинские россияне на четвертый год войны.

Оригинальное эссе вышло на немецком языке в издании Der Freitag и доступно по этой ссылке. Ниже — перевод на русский язык.

На вокзале в Шарлоттенбурге находится магазин Rossiya — товары из Восточной Европы и небольшая закусочная с шашлыком. Цены высокие, ассортимент так себе, супы и пирожки никуда не годятся, зато работает круглосуточно. Rossiya означает «Россия» — для тех, кто все равно не понимает, буквы в этом слове раскрашены в триколор.

Весной 2022 года, когда Россия напала на Украину, никто больше не хотел ассоциироваться ни с чем российским. Мой любимый кефир убрал с этикетки славянские купола церквей и стал позиционировать себя как напиток кавказских гор. Один мой друг, который родился в Москве, научил меня в ответ на вопрос, где я родился, говорить, что я приехал из Казахстана. Я пару раз пробовал так делать, но так мучительно краснел, что, естественно, палился. Нервы мои были так расшатаны, что в ответ на вопрос «где ты родился» я мог начать плакать.

Однако магазин Rossiya не пошел по пути кефира и моего друга из Москвы — не менял название, не убирал триколор. Шли месяцы. В Берлин приезжали беженцы из Украины — сразу после пережитых бомбежек они наталкивались на магазин с таким названием и в бешенстве пытались разобраться с владельцами и продавцами. Однако Rossiya была непреклонна. Триколор, не очень свежие продукты, открыто по воскресеньям. Я живу неподалеку и иногда заезжал за сметаной или пельменями, когда выходные наступали слишком внезапно. Там всегда было много народу.

Сначала существование магазина Rossiya меня раздражало. Позднее я присмотрелся и понял, что с ним не все так просто. В магазине Rossiya продают не только флажки с российским гербом, но и кепки I love Ukraine. Там же продаются украинские продукты. Если бы его владельцы были фанатами Путина, это было бы невозможно. Я понял, что Rossiya из названия этого магазина — не та Россия, которая бомбит Украину. Это какая-то воображаемая страна, которой не существует на самом деле. Это фантазия о нормальной стране, какой могла бы быть моя родина. Небесная Россия с плохой колбасой, но без войны. Короче, я коренным образом поменял свое мнение об этом магазине.

Rossiya в Шарлоттенбурге — единственная Россия, куда я могу попасть начиная с февраля 2022 года. Я работал в медиа Meduza, которое было признано российскими властями нежелательной организацией — на ее руководителей теперь заведены уголовные дела. Может быть, я смогу благополучно съездить в мой родной Санкт-Петербург и вернуться в Берлин, может быть, меня посадят на восемь лет за «Медузу» или за те слова, которые я писал или говорил в первые месяцы войны. Это неизвестно, проверять не хочется. Каждый сейчас сам оценивает свои риски, россияне разделились на две группы — одни тихо ездят в Россию через Калининград или Эстонию, другим, может быть, придется подождать несколько десятилетий. Эмигранты, которые покинули Россию в 1917 году, смогли безопасно съездить в свою страну в шестидесятые годы — в качестве западных туристов (Набоков отказался от этой опции). Сколько сейчас нам предстоит ждать — никто не знает.

Когда-то мы, оппозиционно настроенные россияне на Западе, ждали — украинского наступления, развала российской экономики, конца войны, смерти Путина. Сейчас мы уже ничего не ждем, потому что понимаем, что в этом ожидании может пройти вся наша жизнь, а нам тоже хочется испытать еще чего-нибудь, кроме смерти и горя. Никакого смысла в том, что каждый день умирает тысяча человек, нет. Держать все эти смерти в своей голове невозможно — ты просто вытесняешь эту информацию. Я уже года два не слышал, чтобы кто-то в реальной жизни обсуждал ход боевых действий. Страна, в которой я вырос, каждый день продвигается вперед, уничтожая очередной поселок в очередном украинском регионе. У этого нет ни конца, ни края. Но сейчас, если меня спрашивают, откуда я, я говорю, что родился в России, в Санкт-Петербурге. Спокойно предъявляю свой красный паспорт с орлом, если просят мой документ. Я ничего при этом не чувствую.

В первый год войны россияне говорили: украинцам — тяжелее. Сейчас так говорить перестали. Каким-то украинцам тяжелее, каким-то легче — в любом случае каждый сам за себя. В квартиры моих украинских друзей порой в шесть утра звонят бледные парни — те, кто переплыл реку или несколько дней ходил по горам, чтобы перейти границу со страной Евросоюза и избежать отправки на войну (мужчин из Украины официально не выпускают). Они регистрируются в Берлине, получают бюргергельд, я не знаю, что они чувствуют, но их инстаграм через полгода похож на инстаграм обычных молодых людей, которые живут в Берлине: пикники, тусовки, рейвы. Они учат немецкий, потому что немецкое государство им за это платит, и, думаю, что они не вернутся домой, когда закончится война. Если мы встречаемся, мы не говорим о войне — естественно. Мы говорим о том, что джобцентры начали реально давить на украинцев, выгоняя их на работу: когда-то понимающие чиновницы на четвертый год войны превращаются в разъяренных тигриц. Хватит учить немецкий — иди работать. С украинцами мы говорим на русском языке.

Белорусский писатель Саша Филипенко, который живет в Европе, написал книгу о российском обществе во время войны под названием «Слон». Метафора понятна — война в России — это тот самый «слон» в комнате, о котором не говорят, все пытаются делать вид, что его не существует, хотя игнорировать его все сложнее. Мы же, в эмиграции, — свободные люди, спокойно можем обсуждать слонов. Книги пишутся долго, и пока Филипенко ее писал, все изменилось — теперь мы тоже не говорим о слоне, хотя у нас есть для этого все возможности. Если ты хочешь поговорить о войне, ты просто не найдешь собеседника. Придется идти на площадь к тем бывшим гражданам ГДР, которые стоят с белыми голубями и требуют не поставлять оружие Украине. Моя страна четвертый год ведет жестокую бесчеловечную войну, но я не буду с тобой об этом говорить. Мне нечего тебе сказать.

Сегодня воскресенье, я снова сяду на велосипед и минут через семь приеду в магазин Rossiya. Там рядом на полках лежат сладкие мучные изделия, изготовленные в России или Украине — они называются по-разному — pryaniki, suchari или suschki, — но по сути представляют собой очень похожее сочетание теста, сахара и каких-то красителей. Мы ели их в детстве после школы, запивая их чаем и смотря сериалы по телевизору, потому для нас они вовсе не одинаковые. Это очень разные продукты, но всех их можно найти в магазине Rossiya, где на кассе лежат наборы карт таро (я не шучу) и одинокий компакт-диск российского певца Леонида Агутина. Мне бы хотелось дать вам послушать одну его песню —

Ты забудешь обо мне на сиреневой луне —

Может только на мгновенье.

Оставляя для меня только тоненькую нить —

Только каплю сожаленья.

Я покину Rossiya на своем велосипеде и больше никогда сюда не вернусь.