«Безопасных мест больше нет»
Берлинская поэтесса Женя Берг написала книгу о нападении боевиков ХАМАС на участников фестиваля Nova.
Женя Берг — известный в Берлине поэт, доктор наук по компаративистике, учитель и редактор литературного журнала «Берлин. Берега». Она родилась в Украине, в девяностые жила в Израиле, а в 2001 году переехала в Германию. После нападения ХАМАС на Израиль в октябре 2023 года она написала об этом событии книгу «Last festival». 5 октября прошло ее первое чтение в Берлине — в клубе About blank. Мы поговорили с ней о книге, жизни в Израиле и о том, как изменился Берлин за последний год.
— Мне казалось, что эта история оказалась тебе близка, потому что ты из этого мира — рейвов и фестивалей в израильских пустынях. Можешь немножко об этом мире рассказать? Как ты туда попала?
— Я приехала в Израиль в девяностые из Советского Союза, то есть из страны, где такого — рейвы и фестивали — просто не было. Я приехала без родителей и впервые оказалась в ситуации, когда за тобой никто не приглядывает, и можно делать все, что захочешь. А в Израиле ты ужасно быстро знакомишься с людьми. Знакомство тут происходит не только быстро, но и очень интенсивно, то есть ты сразу перепрыгиваешь на deep talk. Израильтяне не потратят ни секунды на разговоры о погоде, смол-токов тут просто не существует, тебя сразу начинают спрашивать о семье или каких-то вещах из твоего прошлого. И потом сразу зовут домой — к семье, на ужин. Я говорю даже не о романтических знакомствах, просто по-дружески: «давай заходи, будет моя бабушка, тетя Белла, дедушка Исаак, три дяди, пятьдесят племянников, и для тебя место найдется».
Примерно так я и оказалась на первом фестивале — ты проходишь мимо, случайно с кем-то разговариваешь, следующий кадр, и вот уже едешь по пустыне чуть ли не по звездам в поисках тайной локации. Я покрутилась в этом мире, потом уехала в Германию, но мои друзья остались в тусовке. Близкая подруга уже двадцать лет катается по этим фестивалям и только чудом не попала на Nova.
— Тебя потому потрясла эта история, что это очень знакомый тебе мир и очень знакомые тебе люди?
— Не только. Это не про конкретный фестиваль, это в целом про седьмое октября, которое стало огромным потрясением для всех людей с еврейскими корнями. По крайней мере, для всех, кого я знаю. Потому что это как Холокост, как «Хрустальная ночь». Мой психолог сказала мне, что у многих людей просто реактивировалась поколенческая травма — мы жили в уверенности, что когда-то нас [евреев] хотели убить, но мы выжили, и сейчас эти преследования стали чем-то вроде легенды. А оказалось, что это не фига не легенда — это происходит прямо сейчас, происходит с молодыми и красивыми людьми. То есть меня потрясла не только резня на фестивале, но и жестокие убийства, пытки, изнасилования, похищение людей из соседних киббуцев.
— То есть это не про рейверские дела, а про судьбу целого общества?
— Абсолютно. Израиль слишком долго считал себя неуязвимым. Мол, у нас такие спецслужбы, у нас же есть «железный купол». Да, кто-то может взорваться на остановке или открыть огонь, но у всех есть оружие, и его быстро нейтрализуют. Когда мы с Кабасом [муж Жени] в последний раз были в Израиле, мы пошли прогуляться по морю — и буквально в ста метрах от нас террорист въехал в толпу гуляющих по променаду людей. Пошли, блин, впервые прогуляться без детей — вокруг летают вертолеты, едут скорые помощи. Но на самом деле тебя это уже не шокирует. Пересидели, посмотрели новости, пошли дальше гулять. А седьмое октября шокировало. Эта дата перевернула все.
— Расскажи, как ты решила написать об этом книгу.
— Я провела в Израиле всего шесть лет, но жизнь там такая интенсивная, что год, пожалуй, идет за пять. Из-за того, что ты постоянно сходишься с новыми людьми, жизнь постоянно подкидывает тебе невероятные судьбы. И у меня были две героини, которых я знала лично, и о которых давно хотела написать книгу. Одна — это девушка из Казани, которую в 18 лет обманом заманили в Израиль в секс-рабство, держали в доме с решетками на окнах. Однажды этот дом подожгли, и в живых из девочек осталась только одна. Я позвала ее жить к себе, слушала ее истории, ее судьба преследовала меня потом всю жизнь. Второй персонаж — подружка, с которой я познакомилась в армии, которая в какой-то момент стала ультрарелигиозной. Как говорят в Израиле, она перешла из стадии вопроса в стадию ответа, но сейчас, а мы с ней общаемся, она снова перешла к вопросам — с ультрарелигиозностью покончено.
У меня были два персонажа, но не хватало сюжетной рамки. Но потом наступило седьмое октября, и несколько месяцев я просто все время плакала, плакала, плакала — во мне будто что-то варилось. А потом освободили первую группу заложников, потом вторую — и я стала слушать их истории, все, что они рассказывали про плен. И не знаю, как так получилось, но я села и стала писать. И из этих рассказов выживших появилась третья героиня — и связанная с ней тема сексуального насилия, которая во мне очень сильно откликнулась. Потому что когда поначалу выжившие женщины рассказывали о том, что произошло, им не верили — даже появилась кампания «Верьте израильским женщинам». Типа женщины — тоже люди.
— Как получилось найти время написать роман — несмотря на работу в школе и двоих детей?
— Открывала «заметки» на телефоне и работала в любую свободную минутку. Я решила, что процесс пойдет быстрее, если черновик я напишу на русском. Мне помогло, что я очень быстро составила план: я знала, что у меня будет 15 глав — по 5 глав на героиню. И знала, что произойдет в каждой главе. А когда у меня набиралось определенное количество отрывков на телефоне, я садилась на часок-другой за компьютер и составляла этот пазл. В конце ноября я села за работу, а в конце августа у меня уже было две черновые версии по 250 страниц — на русском и английском языках. Сейчас я редактирую английскую версию и ищу издателя.
— Расскажи, как ты в первый раз читала эту книгу в клубе About blank. Я знаю, что он подвергается нападкам за свою произраильскую позицию — и вообще непонятно, выживет ли он в следующие годы, многие клубы сегодня закрываются.
— About Blank — чуть ли не единственная площадка в Берлине, которая сделала памятное культурное мероприятие в годовщину седьмого октября. А что Schaubühne, что Deutsches Theater? Где эти сцены, которые субсидирует государство? Они все молчат. А в About blank показали документальный фильм про Nova, было хореографическое представление, я читала из своей книги, потом была публичная дискуссия. И на ней одна из зрительниц сказала, что ее друзья не ходят на еврейские мероприятия в Берлине, потому что боятся теракта. Она спросила всех присутствующих: скажите, хоть кто-то из вас не подумал, что тут сейчас может случиться что-то страшное? Это был огромный зал, но никто не поднял руку. Всем понятно, что, идя на такое мероприятие, ты рискуешь. Мои друзья сразу спросили меня: а как там будут вас охранять? Нормально, или как попало — как принято в Германии?
— Это страшно слышать, и это совсем не похоже на тот Берлин, который я знаю. Берлин изменился?
— Изменился и изменился очень сильно. То есть может быть ненависть к евреям где-то сидела в людях, в каких-то подпольях, но сейчас оно повылазило — и имеет такой воинствующий агрессивный образ. Самое ужасное, что для этого используют детей. На школьных дворах «Du, Jude» [«ты, еврей» — нем.] — самое страшное ругательство. Дети на пропалестинских демонстрациях ходят с измазанными красной краской простынями. Я боюсь открывать берлинские газеты, потому что постоянно читаю, как нападают на людей — только что на демонстрации затащили девушку в толпу, и полицейские с трудом ее вытащили. Я просто перестала ходить в центр, потому что боюсь, что там может произойти подобная фигня. Избегаю поездок в Кройцберг или Нойкельн. Ношу с собой черный фломастер, чтобы добавлять фразу «from Hamas» к «free Gaza». К антиизраильским граффити я давно привыкла. Активизировались все спящие инстинкты, которыми мы пользовались в Израиле, чтобы выжить, и которые нам были не нужны в Берлине. Вроде как когда ты заходишь в автобус и первым делом смотришь, не едет ли с тобой кто-то подозрительный, потому что вокруг эти автобусы взрывают. Берлин перестал быть для нас безопасным местом.