«Боже, спасибо, что я это вижу»
Дима Вачедин поговорил с певицей Dakooka — про «отмену» на родине, берлинские эмоциональные качели и техно-нариков.
— Хочется начать с твоего мартовского поста — с фотографией берлинского неба на закате. Все небо было расчерчено самолетными линиями, и ты написала: «Боже, спасибо, что я это вижу». Это было так искренне и классно, что мы в GENAU его перепостили — и все стали выкладывать фотографии этого заката. Ты стала предводителем этого движения.
— Вы перепостили? А я удивлялась, почему так много просмотров.
Короче, у меня с Берлином, наверное, немного абьюзивные отношения. Но мне нравятся эти эмоциональные качели. Вообще, я люблю качели по жизни. А Берлин — это город, который тебе их с удовольствием предоставляет.
Зимой здесь сложно: депрессивно, серо, никуда не хочется выходить, ты превращаешься в антисоциальное существо, которое сидит в своей квартирке и что-то там делает. Ты ни с кем не общаешься, никуда не идешь, даже если зовут — нет сил. Но как только приходит тепло, появляются первые красивые закаты — в тебе вдруг просыпается огромная волна любви к этому городу. Такая искренняя, теплая. И ты честно себе признаешься: такого города больше нет. Я была во многих местах, раньше много путешествовала — вообще не с чем сравнить. Здесь столько свободы... даже не свободы — легкости. Легкости, которая помогает тебе прожить зимнюю депрессию. Потому что все равно жить легко. Все равно нет напряжения — несмотря на бюрократию, налоги, все то, за что Берлин ругают. Люди тут живут, и им кайфово — из-за этой простоты.
Вот, например, я жила в Москве. Да и в Киеве, если честно, тоже самое. Там люди одеваются, чтобы выебнуться. Нельзя просто так выйти на Рейтарскую улицу или на Патриаршьи пруды. Надо показать, какой ты охуенный. А тут даже если ты реально выебываешься — приходишь куда-нибудь, а тебе говорят: «Вау, какой у тебя аутентичный стиль! Классно выглядишь». А это не мой аутентичный стиль, я просто выебываюсь. Но здесь тебя принимают даже в твоих выебонах. Поэтому да — это мой город. И это, конечно, лучший город на Земле. Но чтобы понять его прикол, нужно пройти несколько месяцев зимнего мрака. И тогда ты на контрасте говоришь: «Вау», как я в том своем посте.
— I am no longer mentally ill, как говорят в берлинских мемах.
— Да, сто процентов. Мне кажется, человек может полюбить город только тогда, когда проживает в нем все эмоции — и хорошие, и плохие. Когда ты в него врастаешь и наполняешь его смыслом.
— Ты же одна из немногих, кто написал хорошую песню о Берлине — песню «Город». Я от многих слышал, что она им помогала. Потому что у всех тут иногда опускаются лапки. А твоя героиня в песне поет, что остается — назло всему.
— Не назло. Я просто остаюсь. В этой песне нет протеста против города.
— Там вроде есть диалог с критиками, которые говорят, что город хреновый.
— А я говорю: нет, идите в жопу. Я остаюсь.
— А ты остаешься? Потому что многие украинские артисты уехали жить в Испанию.
— Я точно буду жить в Берлине. Этот город остается за мной. Но, может, куплю что-нибудь в Испании или Италии — чтобы была дача. Типа: вот мой основной город, а это дача где-нибудь на юге. Я же тут «онемечилась» за три года, и вижу, как живут немцы — у всех дома на Майорке, квартиры. И это здорово. Раньше у меня вообще не было понятия «отпуск». А теперь стабильно два раза в год лечу куда-то на юг. В мае тоже куда-нибудь полечу — устаю, потому что сейчас старательно учу немецкий, большая нагрузка на мозг.
— А ты ходишь на обычные курсы, как все берлинские украинцы?
— Да, офлайн, четыре часа в день. Буду сдавать экзамен на B1.
— Однокурсники и преподаватели знают, что ты довольно известный человек?
— Я пришла, одна девочка спрашивает: «откуда ты?» Я говорю: «из Украины, из Черновцов». А другая девочка говорит: «о, я тоже из Черновцов». Я: «ну значит ты меня точно знаешь». Она: «ну да, знаю». Я: «ну всё, тихо».
Преподаватели спрашивают, чем я занимаюсь. Я говорю: Künstlerin. Какая им разница, кто я?
— Приятно учиться с «обычными людьми»?
— Я же тоже обычный человек. Наверное, это тоже часть «онемечивания». В Киеве я выходила на улицу — автографы, подарки, фотки. Потом война, я уехала. Тут такого внимания нет, да и ментальность другая — все равны. Недавно была на дне рождения владельца одного клуба — там были и техно-нарики, у которых ни цента нет, и супер-крутые стилисты из Нью-Йорка, прилетевшие специально на эту тусовку.
— Техно-нарики или технарики? Не расслышал.
— Техно-нарики. Не технарики. Люди, которые употребляют наркотики и слушают техно.
— Просто в Берлине есть и те и другие.
— Я к тому, что меня туда пригласили не потому, что у меня миллионы прослушиваний, а потому что, наверное, я просто нормальный человек.
— То есть тебе нравится эта берлинская демократичность — типа куплю сейчас дёнер и буду его есть?
— Именно. Сегодня — дёнер, завтра — сидим в «Сохо Хаусе» с подругой. И это нормально. Это и есть Берлин.
— В этом году у тебя был первый концерт за три года. Почему такой долгий перерыв?
— Потому что война. Началась война, и все украинцы… Ну, давай не все — давай большинство — начали петь на украинском языке и выступать на концертах с лозунгами. А я приняла решение, что не хочу участвовать в этой войне. Это было жестко. Но сейчас я хотя бы могу об этом говорить — хотя бы чуть-чуть. А тогда единственный вариант был — заткнуться.
Я вначале один раз сказала свое мнение — меня тут же «отменили» в Украине. Но и за эту отмену я благодарна, потому что это тоже было своего рода освобождение. Меня освободили от смертей и крови, и я смогла остаться в позиции, которую считаю правильной. Говорят, что молчание — это тоже преступление. Но я считаю, что мы очень многого тогда не знали, да и сейчас не знаем — особенно мы, артисты, — чтобы в один день, в один миг призывать людей к чему-то. Такая у меня была позиция, и она сохранилась. Я думаю, что каждый лозунг с каждой из сторон привел как минимум к одной смерти. И поэтому я не хотела в этом участвовать, да и сейчас тоже не хочу. Никаких сборов, никаких лозунгов — ничего такого. Вот так.
— То есть ты решила просто переждать, пока все успокоятся?
— Я решила переждать, не потому что все успокоятся, а чтобы война быстрее закончилась. Чем больше людей будут провоцировать все это, тем дольше оно будет длиться. Чем больше кидаешь дров, тем жарче горит костер.
— И сейчас уже можно делать концерт без лозунгов?
— Да. Берлинский концерт был без единого лозунга. Мне друзья после него говорили — очень круто, в первый раз в Берлине мероприятие без «Украина вперед» и «Путин — хуйло». Типа вау! Так можно было? Раньше было нельзя, сейчас понемножку становится можно. Поэтому я снова даю концерты.
— Но у тебя же будет альбом на украинском?
— Да, у меня много песен на украинском — «в столе». Когда все началось, меня очень просили: переведи, пожалуйста, старые песни на украинский. Я долго ломалась, но сделала это. И получилось... ну, не очень. Я потом прямо говорила в тиктоке: ну вот смотрите, я сделала альбом на украинском — и, блин, не получается так хорошо, как на русском. Это же было очевидно. Я за то, чтобы делать то, что хочется. Если есть внутренний порыв — я, конечно, пишу на украинском. У меня лежит целый альбом таких песен, я его выпущу. Но если делать что-то под давлением — получится херня. Вот я перевела свои песни, и получилась херня. Ну окей, слушайте херню, что я могу тут сказать.
